Чернов Ю. М.

Чернов Юрий Михайлович родился в 1924 году. Свое совершеннолетие встретил в окопах Великой Отечественной войны. Прошел путь от Сталинграда до Кенигсберга. Трижды ранен. Награжден тремя боевыми орденами и многими медалями. Участник штурма Кенигсберга. Автор многих книг стихов и прозы. Член Союза писателей. Живет в городе Дмитров Московской области. Будучи корреспондентом армейской газеты, написал слова, высеченные на стеле памятного мемориала 1200 гвардейцам.

1200

Обступили на краю России

Вдруг воспоминания меня –

Острые, как раны ножевые,

Гневные, как всполохи огня.

Дрогнуло, гранитное молчание,

Вижу – вот идут,

Идут ко мне

Давние мои однополчане,

Крылья плащ-палаток на спине.

И земля покорная разверста,

И встают, выходят из земли

Те, кому пронзили пули сердце,

Те, кого тогда мы погребли.

Я не мог привыкнуть к слову «павший».

Пал солдат, и не помочь ему.

По изрытой смертью черной пашне

Шли мы и в разрывах, и в дыму.

Стойте, задержитесь на мгновенье!

Разметался бинт, скользнув из рук,

Вскрикнув, опустилась на колени

Санитарка Лена Ковальчук.

Я еще стою минуту с нею.

- Лена! Лена! – флягу подаю.

Я не знаю, я понять не смею,

Что стою с убитою в бою.

И уже от гула глохнут уши,

И несется хриплое «Вперед!»,

И какой-то смерч, меня взметнувший,

По земле распластанной ведет.

И комбат Сергеев возле брода

Падает в апрельскую траву.

Он к победе шел четыре года.

Он победу видел наяву.

И в азарте, и в смятенье боя

Мы комбата понесли с собой.

Триста метров… Далеко ли? Близко?

Он их не прошел.

И там сейчас

Смотрят в небо грани обелиска,

Молча смотрят павшие

На нас.

Камни шевелятся, как живые,

И воспоминанья жгут меня –

Острые, как раны ножевые,

Гневные, как сполохи огня.

Из Кёнигсбергского дневника

В моей биографии бои в Восточной Пруссии – особая страница. Пять осколков – память об осажденном доме в Велау (ныне поселок Знаменск Калининградской области). Два из них залегли у самой сонной артерии. Там они и доныне. И все-таки, узнав о предстоящем штурме Кенигсберга, я бежал из полевого госпиталя. Рана была еще открытой, бинты укутали шею, как белый шарф. В таком виде я появился в редакции газеты «Боевая тревога», корреспондентом которой был в ту пору. А на следующий день земля содрогнулась от грохота артиллерии и рева бомбардировщиков. Начался штурм Кенигсберга. С товарищами я отправился в огнедышащий город. Чердаки и подвалы зданий изрыгали огонь, окна превратились в бойницы, разрывы взметали кирпичное крошево, рушились горящие балки, горели дома, мосты, подбитые танки, горела земля. О виденном и пережитом я написал поэму «Солдат пехоты», отрывок из которой предлагаю вниманию читателей, желая перенести их на дымящиеся улицы вздыбленного Кенигсберга.

Штурм

Из поэмы «Солдат пехоты»

Островерхие шпили,

как пики, торчат.

С чердаков, из окон

пулеметы строчат.

Каждый шаг

автоматною строчкой прошит,

и в глаза нам

кирпичная пыль порошит.

Пригибаемся, падаем,

снова встаем

и по окнам строчим

в одиночку, вдвоем.

Мы повзводно стреляем,

бежим, горячи.

Остроносые пули

клюют кирпичи.

Рядом крики и стон,

рядом балки горят,

и в дымящийся дом

мы ныряем, как в ад.

Бисмаркштрассе пехота

навылет прошла,

но свинцом полоснули нас

из-за угла.

По холодной брусчатке

зацокал металл,

наш комвзвода руками

взмахнул и упал.

Кто-то вскрикнул, а кто-то

свалился без слов.

Запеклась на брусчатке

солдатская кровь...

Пулемет из подвала

свирепо, взахлеб

клокотал и свистал,

бил без отдыха в лоб.

Синеватое пламя

рвалось из ствола.

Наша рота на прусских

камнях залегла.

Головы не поднять

и вперед не шагнуть,

смерть стволом пулемета

уставилась в грудь.

Мы бессильно лежим,

нас досада грызет.

Вдруг глядим: человек,

распластавшись, ползет.

Мы не видим лица,

нам видны сапоги.

И забились сердца:

«Доползи! Помоги!»

И литою гранатой,

зажатой в зубах,

отомсти, преврати

пулеметчиков в прах!

Но опять, но опять,

но опять пулемет

из укрытия бьет,

сталью воздух сечет.

И ползущий застыл.

А подвал недалек,

где мерцает нацеленный

в сердце зрачок.

Мы лежим на камнях,

наши губы в крови.

Мы, как порох, и кажется –

лишь позови!..

И вот в это мгновенье

поднялся солдат,

к пулемету рванулся,

порывом объят.

Пулемет захлебнулся,

и смолк пулемет.

А над нами ракета

взметнулась:

– Вперёд!

Я не помню себя,

я не помню других;

пламя мозг обожгло,

пламя в мышцах тугих

заиграло.

Мы встали,

от гнева страшны...

Были белые флаги

врагу не нужны!