Священные плывут и тают ночи, Проносятся эпические дни, И смерти я заглядываю в очи, В зелёные, болотные огни. Она везде — и в зареве пожара, И в темноте, нежданна и близка, То на коне венгерского гусара, А то с ружьём тирольского стрелка. Но прелесть ясная живет в сознанье, Что хрупки так оковы бытия, Как будто женственно всё мирозданье, И управляю им всецело я. Когда промчится вихрь, заплещут воды, Зальются птицы в чаяньи зари, То слышится в гармонии природы Мне музыка Ирины Энери. Весь день томясь от непонятной жажды И облаков следя крылатый рой, Я думаю: «Карсавина однажды, Как облако, плясала предо мной».
А ночью в небе древнем и высоком Я вижу записи судеб моих И ведаю, что обо мне, далёком, Звенит Ахматовой сиренный стих.
Так не умею думать я о смерти, И всё мне грезятся, как бы во сне, Те женщины, которые бессмертье Моей души доказывают мне. 1915 |